(Журнальный вариант книжки доктора экономических наук Г. Попова и кандидата экономических наук Н. Аджубея «Пять выборов Никиты Хрущёва». Начало см. «Наука и жизнь» №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6, г.)

Послевоенная программка Сталина столкнулась с 3-мя неуввязками. Она была противоречивой. Сулила тяжёлые последствия. А в конечном итоге встретила сопротивление того слоя, интересам которого она, фактически, и должна была соответствовать — номенклатуры.

ЧЕТВЁРТЫЙ ВЫБОР — ПРОТИВ СТАЛИНА

Поначалу о противоречивости послевоенного сталинского плана. В нём сначала столкнулись интернациональное и национальное. Уже его концепция о социализме в одной, раздельно взятой стране подрывала международный марксизм-ленинизм. Это отлично показано в ранее упоминавшейся книжке Кестлера «Слепящая тьма», когда создатель ведает, как в некоторой европейской стране столкнулись стачка докеров и интересы судов, прибывших из первой страны социализма за грузами, очень необходимыми для индустриализации этой страны.

Коммунисты Запада должны до этого мыслить не о мировой революции, а об интересах СССР — то осуждать Гитлера, то одобрять, то снова осуждать... После же войны даже обсуждений не могло быть: всё отвечающее государственным идеям СССР — верно для всех коммунистов. К примеру, от греческих коммунистов поначалу востребовали закончить штатскую войну (так Сталин условился с Черчиллем), а через пару лет — готовиться к её возобновлению. Если какая-то страна — чуть не с фашистским режимом — поддерживала СССР в борьбе с Западом, то местных коммунистов ей оставляли на экзекуцию.

После войны противоречия так обострились, что посреди коммунистов появился раскол: на исполнителей сталинской воли и на «предателей дела социализма».

Противоречивым оказался и вывод вождя о необходимости независимости социалистических государств заместо их вхождения в единый СССР. Естественно, в большинстве из этих государств Сталин постарался держать части Красноватой армии. Естественно, он сделал в каждой стране подчинённую Москве систему органов безопасности, через которые контролировал и правящую партию, и страну. Но в первой же стране, из которой ушла Красноватая армия, — в Югославии — её руководители начали отстаивать свои взоры.

А чего было ожидать от Китая? Курс на социализм столкнулся с ужасающей нищетой государств Востока. Их отставание (даже от СССР) было настолько потрясающим, что Русский Альянс они называли либо «зажиревшим», либо «переедающим». Появилась проблема: если начать их «кормить», то расходы на подготовку новейшей мировой войны в СССР безизбежно уменьшатся. А если не подкармливать, то посреди этих государств появятся критики первой страны социализма.

Но ещё больше противоречий появилось снутри СССР.

Интернациональное и национальное столкнулось и тут. Политика расходования главных ресурсов на подготовку третьей мировой войны (пусть — в дальнейшем) вступила в противоречие с внутренними интересами развития сельского хозяйства, невоенной части индустрии, с задачей строительства жилища. Уровень жизни большинства в стране был такой, что грозил самому существованию людей. Вот факты, которые приводит в собственной книжке Б. Н. Кнышевский из секретного досье Жданова.

«Жена погибшего командира И. Е. Некрасова с 3-мя детками обязаны спать на полу из-за отсутствия какой-нибудь обстановки и постельных принадлежностей...»

«Одинокий 85-летний отец погибшего вояки И. Д. Платкин существует на пенсию в размере 100 рублей, не имеет даже смены белья и обязан нищебродничать...»

«Жена погибшего вояки Шаталова имеет пятерых деток, которые не посещают школу из-за отсутствия одежки...»

В 1944 году мальчишка из ставропольской станицы, Миша Горбачёв, не мог пойти в школу — не было обуви. Отец лежал в лазарете и прислал письмо мамы с просьбой: «Продай всё, купи одежку, обувь, книжки и пусть Миша непременно учится». Но в школе Миша сумел показаться только после первой четверти.

На Урале, в бараке, в одной из 22 комнатушек, выходивших в длиннющий общий коридор, ютилась семья Ельциных: отец, мама и четыре деток. Во время морозов, чтоб согреться, старший, Борис Ельцин, прижимался к козе, проживавшей в этой же комнатушке и тёплой, как печка… А в одном из столичных дворов обитала семья Юрия Лужкова. 6 человек в одной комнате. Жили впроголодь. Все прогуливались в рванье и отрепьях. В чернильнице замерзали чернила...

И таких семей по Рф было большая часть.

Конкретно после 1945 года, пожалуй, в более полной и откровенной, более приятной и ощутимой форме проявилась антинародная сущность муниципального социализма, утвержденного в СССР Сталиным, его партией и его госбезопасностью в процессе коллективизации, индустриализации и Огромного террора 30-х годов.

Победив в войне немереными потоками крови, обильно полившей и собственные поля, и земли за сотки км от нашей границы, сейчас уже ради экспансии сталинского социализма, расходуя львиную долю репараций с побеждённой Германии на новейшую войну, Сталин кидал народу маленькую подачку – «ежегодное понижение цен». Этот шаг, которого все с нетерпением ожидали, обходился государству только в маленькие проценты от суммы репараций.

Эксплуатация колхозников очевидно исчерпала все свои резервы. А без наполняемого ею котла обеспечивать привилегии рабочего класса было нечем. Соц база сталинского режима стремительно слабела.

Система идейного диктата вела к творческому застою, в особенности в среде научной и научно-технической интеллигенции. Русская наука соответствовала современному уровню только там, где делали атомные бомбы либо ракеты. В почти всех областях русской науки стали задавать тон учёные, подобные Т. Д. Лысенко. Удушение генетики и «продажной девки» — кибернетики угрожало стране оказаться вне начавшейся в мире научно-технической революции.

Развёртывающиеся репрессии против малых народов вели Сталина, по версии Н. С. Хрущёва, к мыслям о походе даже на украинцев. Русскому народу — и по истории его формирования, и по его складу ума, и по православным традициям — чужд животный национализм. И Сталину пришлось бы делать то же, что и царизму, — находить опору в самых отсталых слоях народа («Чёрная сотня», «Союз Миши Архангела»).

Перспектива мировой ядерной войны — единственный логический результат послевоенной стратегии Сталина. Сталин был довольно последователен, настойчив и бесчеловечен. И ядерная война стала бы окончанием ленинско-сталинского курса на насильное учреждение на планетке строя, до которого наша страна не дозрела даже исходя из убеждений теории самого марксизма. Стратегия насилия над историей населения земли могла вылиться в конечном итоге исключительно в смерть населения земли.

Таковой итог сталинской стратегии стал очевидным следствием всей системы мышления Сталина. Он конечно был уверен, что производительные силы определяют производственные дела. Но будущее создание вождь представляет глубоко механистически, примитивно. Главной задачей страны на 15 лет он ставит повышение объёмов производства: чугуна — до 50 млн тонн, стали — до 60 млн тонн, угля — до 500 млн тонн, нефти — до 60 млн тонн. Он примитивно экстраполирует, что и через десятилетия эти миллионы тонн останутся главными чертами экономики.

Сталин не предугадает, что один миллион тонн легированной стали будет важнее 10 миллионов обыкновенной. Что полупроводники станут важнее даже этого миллиона тонн легированной стали. Что генетика ведёт к «зелёной революции». Концепция Сталина обрекала экономику на обязательное растущее отставание, которое нельзя восполнить форсированием военных отраслей.

В сталинской стратегии уделено достаточное внимание науке. Сталин гласит о необходимости «строительства ряда научно-исследовательских институтов, способных дать возможность науке развернуть свои силы». Но он далёк от осознания, что гриб атомного взрыва ознаменовал начало научно-технической революции. И тем паче далёк от мысли, что нужно пересмотреть в этой связи все представления о системе производственных отношений, формирующихся над этим новым базисом.

Сталин далёк от мысли (гениально высказанной Г. В. Плехановым в его «Завещании»), что революция в производительных силах превратит интеллигенцию в ведущий класс общества. Что этому классу в силу его природы присуща демократия, а не диктатура. Что диктатура пролетариата, как и хоть какое правительство не самого прогрессивного класса общества, не может не вести к тупику, в том числе и тупику атомной катастрофы.

А меж тем Сталин непреклонно, с стальным всепостоянством следует ленинизму. Но это такое всепостоянство, которое, как писал Фридрих Ницше в «Весёлой науке», значит всего только упорство, упорное «цепляние за что-то, уже издавна пройденное».

Марксизм в XIX веке отражал реалии капитализма, но к началу XX века он всё более и поболее не смешивался с фактами. Социал-демократы пробовали преодолеть это несоответствие путём ревизии. А ленинизм ввёл в дело волю и субъективизм, наши желания. если беспристрастное развитие очень медлительно приводит к социализму, то надлежит вмешаться и поменять недочеты беспристрастного собственной активностью — с неминуемой при всем этом перспективой подменить беспристрастное нашими желаниями. При всем этом «наши желания» могут просто трансформироваться в мечты меньшинства народа, устремления фаворитов, в личное мировоззрение вождя.

Сталин допустил ошибку, потому что смотрел на будущее через неисправный бинокль. Последний план Сталина — закономерный результат банкротства учения, претендовавшего на то, чтоб созидать будущее. Если б ленинизм отражал беспристрастный процесс, то никакие предательства наследников дела Сталина не могли бы поменять ход истории.

После погибели Ленина желание Сталина остаться фаворитом совпало с желанием всей советско-коммунистической бюрократии остаться хозяевами Рф. Результат — курс на социализм в одной стране. После первой, проигранной войны июня 1941 года Сталин сделал выбор в пользу российского народа, в пользу войны за национальное спасение. И одолел. Сейчас, завершив войну, он вернул свою ориентацию на коммунистическую бюрократию, на номенклатуру.

Но это были уже другая бюрократия и другая номенклатура. Номенклатура муниципального социализма после войны значительно закрепила позиции и более значительно улучшила своё вещественное положение. О партмаксимуме издавна запамятовали, появилось огромное количество льгот. Бюрократическая рать была флегмантична к мировой революции. Она неоспоримо приняла и роспуск Коммунистического интернационала, и отказ от «Интернационала» как гимна страны.

Сталинские репрессии в отношении бюрократии в годы войны приметно ослабели, и номенклатура обрела определённую уверенность в своём будущем. И перспектива погибнуть в новейшей войне ради грядущего мирового социализма её не устраивала. На данный момент ещё в большей мере, чем после погибели Ленина.

Снаружи это смотрелось как мятеж сталинского окружения. Но таковой мятеж стал вероятным и, тем паче, одолел только так как он отвечал интересам всей номенклатуры. Более того — интересам большинства бюрократии.

Принципиально то, что «наследники» Сталина, все до 1-го — Берия, Маленков, Хрущёв, — были по всем линиям не согласны с его «Завещанием» и, по существу, кинули собственного вождя, отказавшись поначалу от его «Завещания», позже от его имени и, в конце концов, от его тела.

Сталин был уверен в неизбежности войны. «Наследники» выдвинули девиз мирного сосуществования.

Сталин вёл курс к угнетению нерусских народов СССР. «Наследники» реабилитировали репрессированные народы и начали расширять права республик.

Сталин гласил о сокращении сферы товарного воззвания и переходе к продуктообмену. «Наследники» признали необходимость расширять товарное создание.

Сталин возражал против реализации техники МТС колхозам. «Наследники» это выполнили.

Сталин желал облагораживать положение населения, сначала, понижением цен. «Наследники» делали упор на стимулирование через оплату труда и премирование.

Сталин рассматривал номенклатуру и бюрократию как инструмент в борьбе за социализм и готов был бесчеловечно чистить этот инструмент, как он «притуплялся». «Наследники» вывели бюрократию из-под репрессий и сделали её всесильной и бесконтрольной силой муниципального социализма.

Можно продолжить. По всем пт: Сталин и «наследники» — полное нарушение заветов вождя. Отход от Сталина «наследники» вели под флагом Ленина. Они к тому же были и под защитой того самого ядерно-ракетного «зонтика», который заложил в собственных основах конкретно Сталин.

Отход от Сталина шёл очень непоследовательно, противоречиво, зигзагами (ведь от «наследников» пахло, как писал один из писателей, «ваксой от сапог товарища Сталина»). Отход тормозили консерваторы в рядах самих «наследников» и сталинисты в ряде забугорных государств и компартий. Отход был очень неспешным, потому что сам Запад повсевременно «подкармливал» СССР, покупая нефть миллионами тонн и годами продавая миллионы тонн зерна.

Но в целом «наследники» Сталина шли по тому пути, который привёл к революции 1989—1991 годов и краху ленинско-сталинской концепции насаждения социализма силами гос власти и номенклатурной бюрократии.

Борьба за власть при стареющем вожде вновь приняла формы кровавого террора. К 1947 году огромную силу набрали ленинградцы. Очень огромную, как считали московские деятели. Правда, Жданов к этому времени уже погиб, но оставались Вознесенский, в каком Сталин как бы лицезрел собственного преемника, Кузнецов, Косыгин. Партийную компанию Ленинграда обвинили (как и во времена Зиновьева) в том, что она претендует на руководящую роль в партии, а как следует, в стране.

Как убийство Кирова в 1934 году явилось прологом к запуску на полную мощь машины репрессий, так и «ленинградское дело» должно было стать шагом по ужесточению режима в стране. Чтоб подтянули пояса, не стали мыслить о благих переменах, — вокруг неприятели и мировой империализм не спит.

И кровавый маховик завертелся.

Партийная организация Ленинграда была вполне разгромлена, её руководители арестованы и расстреляны, тыщи ленинградцев, их семьи арестованы, отправлены, выселены. После страшных пыток расстреляли Вознесенского и Кузнецова.

Подобная расправа готовилась и в Москве. Каким чудом Хрущёву (его Сталин в 1949 году вызвал с Украины и сделал первым секретарём Московского комитета партии) удалось её остановить — неясно. Может быть, вождь поверил доводам Никиты, как иногда, в хорошем настроении, он называл Хрущёва. «Московское дело» спустили на тормозах, кого-то сняли, понизили в должности, но ни арестов, ни расстрелов не было.

Сталин хорошо понимал, что только Герб Российской империи мог быть двуглавым. А сама империя должна быть единой. И СССР — тоже. В споре с Лениным Сталин был прав. Нужно единое государство, а не союз равноправных. Но ведь Ленин думал о будущей Мировой республике Советов, а Сталин — об СССР. То, что логично для Мировой республики, не подходит для СССР, окружённому враждебным ему миром.

И хотя после войны Сталин явно приблизил к себе ленинградскую группу — Жданова, Кузнецова, Вознесенского и других, — теперь он «сдал» их Маленкову и Берии. Что за всем этим стоит? Может, Сталин попросту ошибся в ленинградских лидерах? Не устраивал их политический курс на особое место России в составе СССР? Их деловая и профессиональная квалификация оказалась недостаточной для союзного уровня руководства? Их личный стиль был неприемлем?

Допустить, что Сталин ошибся в оценке ленинградцев, никак нельзя. Уж что-что, но подбирать, оценивать кадры и расставлять их Сталин умел. То была борьба за лидерство при стареющем вожде, и ленинградцы проиграли, заплатив за проигрыш потоками крови.

Могли быть верны курсу Сталина ленинградские руководители, окажись они «наследниками»? Навряд ли. Ведь именно один из уцелевших ленинградцев, Алексей Косыгин (кстати, он и брат жены Кузнецова были женаты на сёстрах), стал автором наиболее радикальной после НЭПа экономической реформы 1965 года.

«Ленинградское дело» — это не расправа с будущими реформаторами и, тем паче, не чистка руководства от бесталанных руководителей. Это дестабилизирующий удар — жёсткий, беспощадный — по всей послевоенной ситуации в стране, нанесённый претендентами на пост Сталина тем, кого он сам прочил в наследники.

Акция устрашения продолжалась. «Мингрельское дело» в Грузии. «Дело врачей». Страх витал в воздухе, он затрагивал каждого. Казалось, кровавый разгул встал из 1937-го года — на новом историческом витке.

На этом фоне Сталин решает созвать XIX съезд партии. Съезды партии Сталин не любил. Они противоречили его стилю руководства — если даже полностью одобряли, как XVIII съезд, его курс. Но теперь съезд был нужен Сталину, он чувствовал, что настало время призвать молодых, опереться на свежие кадры.

Плану Сталина нельзя отказать в традиционной изощрённости. На съезде в каждый орган партии изберут две группы. Одна — старые кадры. Прежние работники. Логично. Другая — выдвиженцы снизу. Тоже логично. Через некоторое время выдвиженцы освоятся, а главное, сам Сталин посмотрит, что они собой представляют. Потом он скорректирует состав этих выдвиженцев, освободившись от слабых и от сомнительных. Кто будет против этого возражать?

А затем наступит следующий этап — замена «очищенными» выдвиженцами «стариков». Собственно, даже не замена. Выдвиженцы просто останутся в одиночестве, без «стариков», в тех органах, куда их избрал съезд. Никаких нарушений Устава.

Когда Брежневу указывали на то, что он выдвиженец Хрущёва, тот с гневом отвечал: меня ввёл в руководство партии сам Сталин! И действительно, в новом, избранном на Пленуме ЦК сразу после XIX съезда партии Секретариате среди секретарей был и Брежнев. Его действительно включил в обойму именно Сталин. Тот почувствовал в этом, как он его называл, «молдаванине» нечто. (В то время Брежнев возглавлял Центральный комитет Коммунистической партии Молдавии.) Интуиция и чутьё у вождя были звериными.

Но возраст мешал Сталину полностью реализовать свой план «двух палат» в каждом звене руководства. Он, который как никто умел ждать нужного момента, сейчас стал торопиться.

А чтобы получить повод для быстрой — чересчур быстрой, спустя всего год-два после съезда, — «чистки», ему нужно было нечто весьма весомое. Иначе могли возникнуть сомнения — не постарел ли он, не начал ли ошибаться, если сразу после съезда, на котором он тех-то и тех-то позволил избрать в Политбюро и Секретариат, усомнился в них. Повод был должен быть исключительным, чрезвычайным.

Как взвинтить массы, как довести их до истерии, как подготовить их к войне, объединив эту долгосрочную перспективу с задачей сегодняшней чистки номенклатуры? В тридцатые годы репрессии шли под флагом борьбы с враждебными классами. Но теперь этих классов нет. Шпионов можно найти и сейчас, но для масштабного взвинчивания этого недостаточно.

И Сталин не придумал ничего лучшего, как обратиться к опыту национал-социализма. Гитлер нашёл повод для «завинчивания гаек», объявив, что «во всём виноваты евреи». И Сталин решил разыграть тот же спектакль. Правда, сначала он «потренировался» на иных национальностях — провёл репрессии против калмыков, чеченцев, ингушей, выселив эти (и другие) нации с их исконных земель. Но масштабно это всё не затрагивало каждого советского человека.

Сталин, начав в 1952 году процесс врачей, арестовав известнейшую профессуру и объявив, что «враги — вредители в белых халатах» действуют повсюду, явно вёл дело к всеобщей чистке страны по национальному, расовому принципу. Евреи, украинцы… Кто следующий?

В марте 1953 года Сталин умер. Общество — и та часть, что радовалась, и та, что была убита горем утраты, — замерло. Что дальше?

Смерть Сталина пришла, как логически необходимый и неотвратимый аккорд. Все детали: умер — убили — помогли умереть — несущественны. Они интересны для историков, но не для политического анализа.

В «мятеже» номенклатуры Хрущёв не просто принял деятельное участие. Он уже был одним из трёх лидеров. Более того, он понимал, что на следующий день после смерти Сталина главным станет не то, что сейчас их связывает, а то, что их разъединяет: разные взгляды на будущее, как и чем заменить сталинский социализм. И это определит тот, кто возьмёт в свои руки руль партии и государства. Хрущёв был реалист. Он видел, что складываются все условия для того, чтобы у этого руля стал именно он.

(Продолжение следует.)