Записки Евгении Александровны Таратуты, которой довелось конкретно работать с С. И. Вавиловым, непременно, добавляют новые краски к портрету ученого.

Осенью 1945 года президент Академии СССР Сергей Иванович Вавилов вручил многим сотрудникам Президиума Академии медаль "За доблестный труд в Величавой Российскей войне 1941-1945 гг.". Получила такую медаль и я.

Вручая медаль, он смотрел на каждого внимательными и хорошими очами.

Президентом С. И. Вавилов был избран совершенно не так давно, но мы все уже полюбили его. Как легенды передавали рассказы о его демократизме, неповторимой вежливости, благожелательности и строгости сразу. Но то были не легенды - мы сами скоро удостоверились в этом. Сергей Иванович за руку здоровался с нашей гардеробщицей Екатериной Ивановной, ну и со всеми остальными, естественно. Когда я заходила к нему в кабинет с бумагами, он вставал мне навстречу и не садился, пока не сяду я! Заседания Президиума он вел деловито и в то же время как-то деликатно. Ни минутки не терялось даром, и в то же время каждый мог высказать все, что считал необходимым. В напряженные моменты, когда решались сложные, запутанные дела, Сергей Иванович снимал напряжение шуточкой, ухмылкой.

Отлично помню Общее собрание Академии в июле 1945 года, когда избирали Сергея Ивановича, но этому предшествовал ряд событий...

В мае 1945 года пышно и празднично отмечали как юбилей неюбилейную дату - 220 лет Академии. Срок был намечен издавна, к нему готовилась вся Академия, готовился и мой отдел, где я работала с лета 1943 года. Мы готовили один из сборников - с коротким очерком истории Академии, со статьями о наших академиках, с их портретами и несколько других изданий.

Начальником отдела спецработ - так именовался наш отдел - был Миша Александрович Садовский, позже академик, директор Института физики Земли, очаровательный, благожелательный, образованный человек. Кроме других дел в обязанности отдела входило составление годичных планов и отчетов. Я была референтом отделений литературы и языка, истории и философии, экономики и права, но участвовала в редактировании планов и отчетов по всем отделениям и, естественно, в подготовке к праздничку.

Событие это счастливо совпало с Победой. В СССР приехали многие ученые из различных государств. Тогда я в первый раз увидела Ирэн Кюри, Фредерика Жолио-Кюри и многих других. Но супруги Кюри (в войну они участвовали в движении Сопротивления) произвели на меня особое воспоминание. Всемирно популярная Ирэн Кюри была в заплатанной юбке... Рукава пиджака Фредерика Жолио-Кюри лоснились, а края пушились бахромой. Они были умеренны очень. Америкосы вели себя совершенно по-другому, ну и одеты они были отлично и казались очень сытыми.

Заседания сменялись встречами, беседами, поездками в Ленинград и в Ясную Поляну. Были общие собрания, семинары в институтах.

Тогда родился смешной рассказ, который воспользовался огромным фуррором.

Академик, директор института указывает зарубежным гостям собственный институт, лаборатории, ведает об исследовательских работах. Гости восхищены и потрясены глубиной и новизной работ, потрясающе поставленными тестами.

- Скажите, - спрашивает один из гостей директора, - а кто у вас главный ассистент?

- Моя супруга!

- О! Потрясающе! А малыши у вас есть?

- Да, двое...

- А кто их воспитывает? Кто ухаживает за ними?

- Как кто? - отвечает академик. - Естественно, супруга.

- О! Колоссально! А кто убирает квартиру, готовит обед? Сколько у вас человек прислуги?

- Никакой прислуги у нас нет. Все делает супруга...

- Мы читали ваши книжки, статьи, знаем о вашей работе в публичных организациях. Кто у вас секретарь, кто ведет переписку?

- Супруга.

- Вы видите, - гласит зарубежный гость сотрудникам, - я был прав, утверждая, что в Русской Рф - многоженство!

К огорчению, многие торжества прошли вроде бы вполголоса из-за заболевания тогдашнего президента АН СССР Владимира Леонтьевича Комарова. Он был стар, не выносил броского света юпитеров при фото- и киносъемке. Сразу после празднеств Владимир Леонтьевич подал заявление с просьбой высвободить его от обязательств президента.

"Наверху" было решено уважить просьбу Комарова. Стали подыскивать кандидатуру нового президента. Ни один из вице-президентов на этот пост не подходил.

Сергей Иванович Вавилов работал и тогда в Москве - директором Физического института АН СССР, и в Ленинграде - директором Оптического института. Жил он в Ленинграде, да и в Москве, где ему приходилось бывать нередко, у него была квартира: так как на Вавилове лежало огромное количество обязательств - председатель Комиссии по истории АН СССР, председатель Комиссии АН СССР по атомному ядру и другие. Когда в Ленинграде Сергею Ивановичу передали, что его срочно вызывают в Москву, для него в этом не было ничего такого особенного.

Но, приехав в столицу, Сергей Иванович не сходу сумел найти, куда конкретно его вызывают. В конце концов узнал. Времени прошло прилично. Городской транспорт только еще восстанавливался после войны. Сергей Иванович позвонил в Президиум Академии управляющему делами с просьбой о машине.

- Нету у меня машин! - ответил Вавилову наш прекрасный управделами. - Вас много, а машин не достаточно!

Через час управделами вызнал, кто вызывал Вавилова и для чего. А вызывал Сталин. Через час у подъезда дома, где жил в Москве Вавилов, стояли две легковушки - самые наилучшие из гаража Академии.

Так и мы, сотрудники Президиума, узнали, в чем дело. И это было тем паче необычным, что все знали о катастрофической судьбе старшего брата Сергея Ивановича - Николая Ивановича Вавилова, превосходного российского ученого-биолога, репрессированного еще в 1940 году. Все знали, что к его катастрофической судьбе причастен академик Лысенко, пользующийся особенным покровительством в правительстве.

...Еще очень издавна от собственного отца (специалиста-агронома) я слышала имя Николая Вавилова. И когда в Политехническом музее, куда начала ходить школьницей на лекции по оптике доктора Млодзеевского (кажется, это был доклад об интерференции света), я опять услышала фамилию "Вавилов" и не сходу сообразила, что это другой Вавилов - физик.

И вот на Общем собрании АН СССР в Доме ученых (в июле 1945 года) Вячеслав Петрович Волгин огласил заявление Комарова, а потом было внесено предложение группы академиков об избрании на пост президента АН СССР Сергея Ивановича Вавилова. Его и избрали.

Я бывала на многих заседаниях Президиума, которые вел Сергей Иванович. В особенности при нем ожили издательские дела. Появлялись новые серии, обновлялось оборудование типографий Академии. Заместитель директора издательства Натан Евсеевич Брусиловский практически ликовал. Сергей Иванович был страстным книгоедом. Я не раз присутствовала на встречах Брусиловского с Вавиловым. Натан Евсеевич привозил ему все вновь выходящие в издательстве книжки. Сергей Иванович брал каждую любовно и заботливо. Гладил переплет, обрез. Рассматривал титульный лист, иллюстрации. Уделял свое внимание на величину полей, качество бумаги. Особо пристально рассматривал указатель имен. Отмечал недочеты в оформлении, называл, кого следует привлечь в качестве создателя, редактора, консультанта.

Помню, как радовался Сергей Иванович выходу в свет книжки Лукреция Кара "О природе вещей" - он был зачинателем издания. В первом томе - текст Лукреция в переводе Ф. А. Петровского, во 2-м - статьи и комменты, была там и статья Вавилова.

В 1949 году наша страна готовилась отметить 150-летие со денька рождения А. С. Пушкина. Академия приняла в этом самое активное роль. Сергей Иванович вникал во все детали подготовки к юбилею: сам утверждал всю программку, рассматривал эталоны пригласительных билетов, тезисы докладов и прочее.

К этой дате издательство АН СССР выпустило собрание сочинений Пушкина в 10 томах. Оно было написано на прелестной бумаге, в роскошных коленкоровых переплетах голубого цвета с золотым тиснением. Издательство сделало несколько 10-ов подарочных экземпляров в прекрасных футлярах-ящичках, куда входило все собрание.

И вот здесь случился конфуз! Для Сергея Ивановича был особенный экземпляр: все тома в кожаных переплетах из чудного голубого сафьяна. Но когда их стали укладывать в футляр, оказалось, что они там не помещаются: сафьян оказался несколько толще коленкора. Брусиловский был в отчаянии, времени сделать новый футляр уже не было. Что делать? Я порекомендовала Натану Евсеевичу показать Вавилову все как есть. Книжки были так превосходны, так прекрасно выглядели, - уверяла я Брусиловского, - Вавилов только обрадуется им, а футляр вы ему позже доставите.

Так и вышло! Сергей Иванович подержал в руках любой из 10 голубых томов, разглядел голубые тесемочки, вклеенные в каждый томик как закладки. А позже пристально рассмотрел подарочные блокноты, созданные для каждого участника юбилейной сессии Академии СССР. Блокноты были огромного формата, того же, как тома Академического полного собрания сочинений Пушкина, и так же переплетены, но исключительно в бежевый коленкор, с выпуклым медальоном - профилем поэта.

Особый поезд Академии и Союза писателей был отдан в распоряжение юбилейной сессии. В мягеньких вагонах разместились академики, зарубежные гости, управление Союза писателей. Мы называли эти вагоны "буржуазно-дворянские", а жесткие - "революционно-демократические".

Сергей Иванович был на всех праздничных заседаниях в Ленинграде, в городке Пушкине, в здании царскосельского Лицея, в Александровском дворце, где развернулась новенькая экспозиция музея Пушкина.

Этим же поездом мы поехали на праздничные заседания в Псков, а потом - в Михайловское. Поезд шел только до станции Полуостров, а оттуда мы ехали легковыми машинами и автобусами до Пушкинских Гор, где Вавилов вел митинг у могилы Пушкина. Всем этапам праздника Сергей Иванович придавал особое оживление, освещал все глубоким светом своей искренней заинтересованности, своим волнением, своей любовью к поэту.

Ах, какой это был праздник! Поистине всенародный... Во всех окнах всех домов, мимо которых мы проезжали или проходили, были выставлены портреты Пушкина - открытки, вырезки из газет, календарей или просто книги Пушкина. В Михайловском была организована обширная ярмарка. Много тысяч людей приехали сюда из Пскова, Ленинграда, Литвы, близлежащих городов и сел. Неисчислимые ряды скамеек из простых досок заполнили огромное поле. Солнце палило нещадно. На эстраде - академики, профессора, писатели, поэты. Выступали, читали стихи.

Пару раз видела я Сергея Ивановича, окруженного людьми. С англичанами он говорил по-английски, с французами - по-французски.

Посреди дня хлынул ливень. Потому что спрятаться было негде - публика и не расходилась. Академиков укрыли в автобусах, в автомашинах. Поздно ночью мы вернулись к своему поезду на станцию Остров.

У меня сохранились все пригласительные билеты этой юбилейной Пушкинской сессии, столь щедро и любовно организованной Вавиловым.

Вспоминаю я и другие дни, и другого Вавилова.

Году в 1946-м в газете "Британский союзник", выпускаемой английским посольством с 1942 года сначала в Куйбышеве, а потом в Москве, вдруг появилась статья о Николае Ивановиче Вавилове, превозносившая его научные заслуги и глухо намекавшая на его трагическую судьбу, - первое сообщение в печати. У Сергея Ивановича, когда я встретила его на лестнице, было совершенно серое лицо. За один день он постарел и подурнел.

Мы знали, что у Сергея Ивановича живет сын покойного старшего брата - Олег. Юноша подавал большие надежды как ученый. Однажды Олег отправился на Кавказ в альпинистский поход. Оттуда он не вернулся. Что произошло в горах, как погиб Олег - осталось неведомым. Близкие Вавилову люди говорили, что для него это была катастрофа.

Пожалуй, самым трагическим для советской науки, для всего нашего сельского хозяйства был 1948 год - год роковой сессии ВАСХНИЛ. Эта сессия непосредственно коснулась и Академии СССР. Президент ВАСХНИЛ Лысенко громил науку и в Нескучном дворце.

Никогда не забуду заседаний в конференц-зале. Только трагики древности могли придумать такую постановку. Вел заседания Сергей Иванович. Прекрасное лицо русского интеллигента, уверенный голос глубокого тембра, гармоничные изящные движения рук. Неподалеку стоит выступающий, академик Лысенко. Тоже русское лицо, но совсем иное - наглое лицо лакея, ставшего барином, лицо фанатика, с резкими движениями, глухой, вроде бы полузадушенный голос, дерганые движения рук. Короткие визгливые фразы кликуши.

- Вам муха дрозофила дороже всего! Придумали генетику! Играете вокруг ничтожных насекомых! Советской науке не нужны чужеземные идеи! Только враги наши могут увлекаться Менделем и Морганом!

В противоположном углу зала стоит юноша. Слова летят в него как комья грязи, как булыжники. В зале физически ощущается тяжкая весомость этих слов. Юноша молчит, но стоит прямо. Выступающий все в большей и большей степени заводится. Он уже просто кричит. Слов разобрать нельзя, он сам захлебывается своими словами и швыряет их в сторону молодого человека, который занимался генетикой.

Я понимаю, и почти все в зале понимают, что Лысенко бросает свои слова не столько в молодого человека, сколько в президента, он забрасывает булыжниками своих слов могилу покойного брата президента. Он швыряет их неистово, словно боясь, что покойник выйдет из могилы. Трусливый азарт временщика, уверенного в своем всемогуществе, в своей неуязвимости, в своей неприкосновенности. Уверен, но трусит и поэтому кричит все громче и громче.

Увы! Сергей Иванович Вавилов не дождался этого торжества справедливости. Парки оборвали его жизнь раньше. Он умер в 1951 году. Ему исполнилось всего лишь 60 лет.

Я была тогда в заключении и узнала о его кончине позже, после реабилитации, в 1954 году...